Интервью нападающего «Торпедо» Алексея Кручинина порталу Sports.RU.
«Торпедо» — главное открытие сезона в КХЛ. При Игоре Ларионове команда заиграла так, как в России раньше не играл никто. Он показал, что хоккей может быть реально красивым, и для этого не нужно иметь большой бюджет или суперзвезд в составе.
В «Торпедо»-2023 очень много интересныхи необычных историй. Одна из них — у лидера команды Алексея Кручинина. Вы когда-то видели, чтобы игрок приходил в команду на просмотровый контракт, а в итоге выбивал больше 50 очков за сезон? Еще два года назад его выгоняли из «Куньлуня», а в прошлом сезоне он сыграл всего 28 матчей за «Сибирь» при среднем времени меньше 12 минут — тренеры просто не видели его в топ-6.
В этом сезоне Кручинин открылся с новой стороны во всех смыслах — и в игровом, и в человеческом (просто раньше к нему не было столько внимания). Он долго ждал своего шанса сыграть в тот хоккей, который любил с детства и который в будущем хочет пропагандировать уже как тренер. И как же хорошо, когда такие мечты в конце концов сбываются.
Мы проговорили с Алексеем два с половиной часа, далеко не все из сказанного вошло в интервью, но ни одна минута этого разговора не была скучной. Скоро сами убедитесь.
Поехали!
— Алексей, многие лидеры «Торпедо» уже переподписали контракты на более долгий срок. Твой контракт — до 30 апреля 2023 года. Не предлагают или в чем проблема?
— Я просто не люблю в течение сезона отвлекаться на эти вещи — на переговоры, на цифры. Как только закончится сезон, мы сядем и будем разговаривать. Тут нет никакого заговора.
— У тебя удивительная история: начинал с просмотрового контракта, а сейчас — один из лучших бомбардиров команды и вообще в КХЛ. Расскажи, как ты попал в «Торпедо»?
— Когда только узнал, что Игорь Ларионов и Андрей Козырев будут в Нижнем Новгороде, я сразу подумал: «Мне надо срочно туда». Попросил агента, чтобы позвонил в Нижний. Сначала ему сказали, что я не нужен. Потом ответили, что будут играть молодежью, а я взрослый, старый. Потом мы сидели на хоккее с тренером СКА-1946 Владимиром Филатовым — а он работал вместе с Ларионовым в сборной — и я попросил его: «Позвони Игорю Николаевичу, пусть шанс даст. Ты же знаешь, я игровичок, я могу играть».
Позвонил. Потом, как оказалось, Игорь Николаевич разговаривал с Айваном Занаттой, он тоже хорошо обо мне отзывался (Занатта работал с Кручининым еще по юниорам в СКА-1946, а потом в «Динамо» Санкт-Петербург два года назад — та команда дошла до полуфинала ВХЛ и только в седьмом матче уступила будущему чемпиону, «Югре» — Sports.ru). И уже после этого Игорь Николаевич сам позвонил, спросил, как я докатился до такой жизни. Мы поболтали, потом он спросил: «На просмотр приедешь?». Я согласился без вопросов, подписал за день просмотровый контракт и дальше готовился к сезону.
— Ты как-то уже говорил, что пытался попасть к Ларионову по блату. Филатова имел в виду или еще кого-то?
— Да, его как раз. Это единственный человек, который не просто знал Игоря Николаевича, а работал с ним, они в хороших отношениях. И меня Владимир Викторович давно и хорошо знает. И до этого сезона он работал с Андреем Леонидовичем Козыревым в «СКА-Неве», тот тоже ставит атакующий хоккей. Вот я и говорил ему, что создан для такой игры.
— Большинство людей узнали о нынешнем «Торпедо» только в сентябре, ты же просчитал ситуацию заранее. Знал, что Нижний с Ларионовым будет играть в атаку, или какие-то еще мотивы были?
— Сама фигура Ларионова. Я же когда был маленьким, играл под 8-м номером. И папа всегда говорил, что я должен быть умным, как Ларионов. Рассказывал, что Ларионов сделал первый глоток алкоголя, когда ему было уже за 30 — из Кубка Стэнли. На нем меня воспитывали — я должен играть в пас, быть дирижером звена. Сама мысль, что будет шанс с таким человеком встретиться и поработать, уже впечатляла.
Когда Ларионов был в молодежной сборной, я видел его интервью, слышал, как он размышляет о хоккее, и понимал, что точно так же вижу игру. И все, что он говорит, у меня в душе отзывается. Думал, что было бы очень круто с ним поработать. Все время хотел, чтобы он меня увидел.
Плюс очень много ребят из «СКА-Невы», которые работали с Козыревым, тоже говорили, что мне такой хоккей подойдет, что там можно будет играть. Получилось комбо таких двух тренеров. Я не знал, получится ли, во что именно они будут играть, но у меня душа просилась к ним, хотелось попробовать.
— На каком этапе предсезонки ты понял, что просмотровый контракт превратится в полноценный?
— Наверное, после товарищеских матчей, когда стал выходить в первом звене с Колей Коваленко и Сергеем Гончаруком. И мы начали забивать. Я понял, что нас хотят наигрывать и рассматривают как лидеров. И что контракт подпишу, это вопрос времени.
Но поначалу Игорь Николаевич особо не обращал на меня внимания на тренировках. К молодым пацанам постоянно подъезжал, что-то подсказывал, а со мной не было никаких разговоров. И я не понимал — может, что-то не так? А потом его как-то спросили про меня, я услышал, как он обо мне отозвался — и поплыл. Понял, что все правильно делаю.
Тогда какое-то фантастическое время было, мы и дома, и в семейных чатах эти интервью обсуждали. Мама чуть ли не плакала, потому что для всей нашей семьи Ларионов — хоккейная икона.
— Опиши простыми словами те самые идеи Ларионова?
— Быстрый короткий пас, открывания друг под друга на всех участках поля. И, наверное, чтобы в такой хоккей играть, нужно полное доверие и развитие уверенности, чтобы игроки не боялись ошибиться при этих рискованных передачах. Креатив, уверенность и наслаждение процессом. Первые слова Ларионова были о том, что хоккей — это игра, надо получать удовольствие и доставлять его зрителям.
Это не отменяет того, что мы и работаем на льду. Я вообще не понимаю, почему идет разделение: либо работать, либо играть. Можно играть, но при этом выкладываться по полной.
— Ларионов в какой-то степени перевернул КХЛ. Есть ощущение, что он дает игрокам нечто большее, чем какую-то философию и слова «наслаждайтесь игрой».
— Он рвет шаблоны. Я больше десяти лет играю в КХЛ, и он просто как будто с другой планеты. Первое, что все увидели, когда он только пришел: ему 61 год, а выглядит феноменально для своего возраста, он в отличной физической форме. Пришел и показывает своим примером, что это результат той работы, которую он будет требовать и от нас. Никто не откажется так выглядеть, быть в такой форме и так себя чувствовать в 61 год.
Он сразу дал понять, что надо быть профессионалами вообще во всем. Вот это слово — профессионализм — включает в себя многие аспекты, надо не только правильно питаться и хорошо тренироваться. Это касается всего — интервью, повседневной жизни, как мы должны выглядеть на публике.
Он во всех смыслах задал стандарты, и команда за ним потянулась, у ребят это сразу нашло отклик. Так что дело не только в игровой системе. Он сам по себе привнес что-то новое в лигу.
— Ты поменял свое питание после прихода Ларионова?
— Еще летом, когда готовился к сборам. Первое впечатление бывает только один раз, и мне надо было приехать готовым. Мне сразу посоветовали книжку, по которой Игорь Николаевич сам питается. Летом я ее прочитал. Не скажу, что раньше плохо питался. Мне повезло, я не сладкоежка, и отказаться от сахара не было большой проблемой. Овощи я и так летом любил есть. Но все равно какие-то вещи я добавил, какие-то убрал.
Да и возраст у меня такой подошел, что надо за организмом следить — нельзя, как раньше, есть все подряд. Так что тут все совпало.
— Что за книга?
— «Парадокс растений. Скрытые опасности „здоровой“ пищи: как продукты питания убивают нас, лишая здоровья, молодости и красоты», ее написал Стивен Гандри. Я еще в прошлом году в «Сибири» видел, что ее читал Олег Ли. Тогда мне было неинтересно, а летом сразу себе заказал.
— У вас в команде есть ребята, которые играли в Америке и не могли пробиться в НХЛ; есть такие, как ты, которым был нужен второй-третий шанс; есть совсем молодые парни вроде Василия Атанасова и Богдана Конюшкова. И в итоге вы поперли. Как это работает?
— Нас с первого дня именно учат играть в хоккей. Не просто говорят, что есть вот такая система и надо ее выполнять: Игорь Николаевич вообще летает по полю и много подсказывает. Нам говорят о таких деталях, которые ты вроде бы и так знал, но с его опытом и игровым мышлением он это преподносит так, что ты задумываешься: «Ну да, можно же вот так сделать, и это сработает».
Плюс молодых ребят подбирают под этот стиль, смотрят тех, кто может в такой хоккей играть. Поэтому и получается такой сплав: допустим, я уже достаточно опытный игрок, и при этом у меня молодые партнеры, с которыми есть «химия». Даже сейчас — у нас шесть травмированных, но команда все равно на ходу. Выбывает один игрок — понятно, что команда может стать чуть-чуть слабее, но полностью рисунок не меняется. Пацаны продолжают играть в тот же хоккей.
— Какие советы тебе лично давал Ларионов?
— Нам с первого дня говорили, что не надо долго таскать шайбу — надо играть в пас. Был момент, когда я пошел в атаку в средней зоне с шайбой, а партнеры остались сзади. Передо мной было три человека — забрасывать не хочется, терять тоже не хочется. И я пошел в обыгрыш. А потом Игорь Николаевич мне говорит: «Нужно было замедлить игру. Притормози — сделай несколько шагов назад, подожди, пока второй волной к тебе подойдут партнеры, и ты сможешь отдать им передачу».
Казалось бы, это же и так понятно, но он как-то так сказал об этом, что я действительно понял, что если бы притормозил, замедлил игру — получилось бы опаснее.
Кручинин объясняет систему «Торпедо» (да, она есть!) и рассказывает, почему хочет стать тренером
— Ты наверняка видел интервью Кирилла Петрова из «Ак Барса». Что скажешь по этому поводу?
— Время покажет. На самом деле, наоборот, это же круто, что есть какой-то новый хоккей в КХЛ. Кто-то в него не верит, считает, что он не для плей-офф. Это как в UFC — постоянные споры, кто сильнее: борец или ударник? Борец пять раундов отлежался и по очкам выиграл, а кто-то говорит, что ударник ему попадет в первом раунде — он упадет, и все. Это же подогревает интерес.
Не сказал бы, что это как-то задело нашу команду. Про такие вещи нам Игорь Николаевич тоже говорил, что о нас будут много разного писать — читаем и не обращаем абсолютно никакого внимания. Есть тренировка, подготовка к играм, концентрируемся на этом, а остальное нас не касается. Скептицизма насчет нашей команды с первого дня было очень много, и я рад, что мы его опровергаем. Будет здорово опровергнуть и по поводу плей-офф. Мы в себе уверены, мы готовимся.
— За счет чего «Торпедо» может быть успешным в плей-офф?
— Во-первых, хорошая физическая форма — у нас молодая команда, будет проще восстанавливаться, когда игры через день пойдут. Во-вторых, у нас игра очень энергозатратная, поэтому и соперникам нелегко. Я со многими ребятами говорил, все отмечали, что с нами тяжело было, потому что мы постоянно бежим и очень быстро играем. Это может помочь нам в плей-офф. В-третьих, у нас все равно творческая команда. Если человек сам не знает, что будет делать, как можно подстроиться против него?
Все почему-то думают, что у нас такой веселый, атакующий, творческий хоккей, и что он построен чуть ли не на разгильдяйстве. Но у нас тоже система — мы тоже отрабатываем какие-то вещи. Знаем заранее, кто где будет, а не бегаем, кто где хочет. И в плей-офф это тоже будет битвой систем — оборонительной и атакующей.
— Однажды ты сказал, что у вас не атакующий хоккей, а детский тупой хоккей, когда вы совершаете кучу ошибок из-за того, что молодых парней захлестывают эмоции. Как с этим бороться? Ты сам как-то пытаешься сдерживать молодых ребят?
— Это процесс обучения, взросления, набивания шишек. Сейчас уже таких ошибок стало меньше, ребята чему-то учатся, запоминают, принимают более правильные решения в нужный момент — допустим, когда мы ведем в счете в конце матча. Они учатся, получают опыт и применяют его. Дети же идут, что-то делают, у них не получается. Не получилось раз, второй, третий, а на пятый — все получается, и ребенок уже понимает, как это применять. Здесь такой же процесс. Даже я в 31 год продолжаю учиться — 20-летние ребята вообще на лету схватывают.
— В какой момент ты понял, что идеи Ларионова и его штаба — рабочие?
— Я это понял еще лет десять назад. Никогда не скрывал, что хотел бы стать тренером. Всегда знал, что можно играть в атакующий хоккей и добиваться результата. Но я же не мог какому-то тренеру навязать свое видение. Поэтому думал, что стану тренером и поменяю эти вещи. В «Торпедо» сейчас такой хоккей, о котором я мечтал. И понимал, что буду учить свою команду такой игре, когда стану тренером.
— И как же ты к этому пришел десять лет назад?
— Меня папа воспитывал на этом хоккее, в детской школе ты играешь именно так, там же еще нет системы. Нас не учили бегать, забрасывать шайбу в зону. Нас учили обыгрывать стойки, и ты играл так, как понимал хоккей. Как меня папа научил, так я и играл в детстве. Это потом, допустим, я пришел во вторую команду, а там обучают системе 1-1-3, и нам показывали: ты бежишь сюда, ты — сюда.
А поворотным моментом стал приход в молодежную команду Айвана Занатты. Нам по 18 лет, а он еще и иностранец, и он говорил какие-то абсолютно непривычные для нас вещи. Поэтому у меня и было в голове, что в такой хоккей можно играть. Это потом, со временем, начинается, что только системой можно добиться результата. Идет подмена понятий, что атакующий хоккей — это якобы не система. А это система, но другая. В ней есть риски, творчество, но это тоже система. Неправильно думать, что атакующий хоккей — это кто попало и где попало.
Мне повезло, что я в МХЛ попал к такому тренеру. Он мне многое дал даже в психологическом плане. Всегда говорил, что я должен верить в себя, что могу играть в хороший хоккей, что у меня есть все данные, и главное — голова. А я никогда не был лучшим бомбардиром, играл тогда в третьем-четвертом звене, но он постоянно это повторял. То же самое было в санкт-петербургском «Динамо», когда Эдуард Константинович Занковец и его штаб дали мне глоток воздуха. Я у него поиграл в хоккей, как умею это делать. Мне дали свободу, я заново влюбился в хоккей после того сезона в ВХЛ. Это был очень важный год.
У Ларионова даже предсезонка не такая, как у других тренеров
— Насколько сложной была предсезонка у Ларионова? Мне запомнилась фраза под постом в телеграм-канале Михаила Мальцева, когда он описывал тяжелый беговой тест, а ты ему написал, что у вас такой после каждого выходного.
— Это про тест «5 по 54», я его раньше не бегал (надо пробежать площадку от одного лицевого борта до другого — четыре отрезка и последний рывок до середины площадки, и так несколько раз — Sports.ru). В «Торпедо» мы сдали в первый день сборов тесты на земле, а на второй была тренировка на льду. Я приехал в Нижний и четыре дня не катался, это был первый лед — 45 минут интенсивной тренировки, а после нее этот тест.
На третьем отрезке у меня свело ноги, раньше такого не случалось. Для меня это было в новинку — и интенсивность тренировки, и сам тест. Нужно было время, чтобы адаптироваться. Потом, когда мы его бежали после выходного — он мне показался уже привычным. Но самый первый раз запомнился — никогда я не выжимал свои ноги так, как на том тесте.
— В чем отличия предсезонки Ларионова от других тренеров КХЛ в общих чертах?
— Не так много тренировок, но они качественные, с хорошим «взрывом», с хорошей интенсивностью. Их реально меньше, чем обычно на сборах, когда у тебя зарядка, лед и зал утром, потом лед и зал вечером — и получается пять тренировок. У нас было по группам — утром хороший лед, нагрузочный зал, а вечером мы всей командой выходили, делали одно упражнение и дальше играли 20-30 минут двусторонку «5 на 5». Было ощущение, что ты находишься в хорошей форме, но без этой психологической усталости после сборов. Обычно же сбор длится где-то две недели, и к концу уже крыша едет от такого количества тренировок. Здесь такого не было — ты просто в хорошей форме, но при этом всегда свежий.
— Так вот в чем секрет — у «Торпедо» к сентябрю была команда, которая не устала от хоккея.
— Наш тренер по физподготовке Филипп Арзамазов недавно в интервью сказал, что есть некий миф о каком-то фундаменте, который ты за эти две недели сборов закладываешь, и дальше его якобы хватает на весь сезон. Наверное, он первый, кто публично высказался о том, что это все давно устарело.
Опять же, почему никто не задается вопросом, что у нас перед Олимпиадой сборную собирают за месяц, все готовятся, можно сказать, дополнительная предсезонка, а те же канадчики приезжают, провели пять тренировок за неделю, и они физически не проигрывают? Просто на длинной дистанции, когда у тебя 82 игры, намного важнее, как ты работаешь в течение сезона. Вот и до нас дошел прогресс. Я рад, что мне на себе довелось все это прочувствовать и понять, что так и есть на самом деле.
В «Торпедо» игроки могут сами решить, как разыгрывать большинство
— У вас очень выделяется спецбригада большинства (Конюшков, Кручинин, Гончарук, Коваленко, Ларионов II) — суммарно вы набрали 30 очков за неполные четыре месяца. А могло быть и больше, но с декабря Ларионов не играет. Как в «Торпедо» устроена работа над большинством?
— У нас интересная история. Когда мы только начинали работать над большинством, идеи больше исходили от нас, от игроков. Сначала мы играли без Игоря — пятый человек в бригаде менялся постоянно, и что-то придумывали, в основном, мы с Колей — договаривались, что будем делать. Потом в какой-то момент большинство начало глохнуть — тогда Михаил Саныч Васильев начал давать какие-то идеи, мы что-то поменяли. Потом добавился Игорь к нам — Андрей Леонидович Козырев включился, дал еще один вариант розыгрыша, абсолютно другой.
У нас все время идет дискуссия по поводу большинства, постоянно что-то меняем. Каждую игру соперник разбирает твое большинство. Если ты будешь забивать одним розыгрышем, то рано или поздно его накроют. Чуть заглох этот розыгрыш — начинаем менять, становится все больше вариантов. Так же и меньшинство разбираем.
Нет такого, что нам говорят, мол, делайте вот так и вот так. У нас на собрании идет какое-то обсуждение, и дальше мы между собой решаем, какой вариант выберем, и нам это позволяют. Иногда работает, иногда — нет.
— Меньшинство соперника изучаете сами или вместе с тренерами?
— У нас есть собрания, смотрим видео. Допустим, если в течение игры прошло большинство, наш парень по видео Рома приносит ноутбук, и мы садимся, смотрим, где что не получается, что можно улучшить — и на следующее большинство уже знаем, что делать. Идет постоянный процесс обучения, хорошо, что технологии до такого дошли. Сейчас можно даже во время игры посмотреть видео.
— На лавках айпады почти у всех.
— В Уфе четыре было — Хартикайнен с Умарком приезжали на лавку, сразу брали айпад и смотрели большинство. По себе знаю: бывает, что мне отдадут передачу, на меня кто-то активно побежал — и я ошибся. Во время игры не успел увидеть, кто где был. И у меня в голове сразу мысль: надо будет пересмотреть этот момент на лавке — интересно, почему так получилось и почему я не отдал. Потом смотрю видео и понимаю: кто-то не открылся. И я ему сразу говорю, что если такая ситуация будет, ты приезжай сюда. И потом раз — в следующей смене это получается, бам-бам и гол.
В «Тракторе» однажды продавил свою идею Гатиятулину, в СКА — фотографировался с Дацюком
— Еще 14 ноября ты побил личный рекорд результативности и набрал 26-е очко. Это ведь еще даже не середина сезона. Что ты подумал в тот момент?
— Да у меня там цифры скромные были, так что ничего и не подумал. Я вот сейчас понял, что за 11 лет карьеры это мой третий отрезок, когда я на поле руковожу игрой сам — мне это разрешают. Мы договариваемся, я делаю какие-то вещи, играю так, как понимаю хоккей. Один такой отрезок был в плей-офф за «Трактор», когда мы играли с Александром Шаровым и Виталиком Кравцовым. Вот тогда Анвар Рафаилович (Гатиятулин) разрешил нашей тройке творить на льду, и у нас пошла «химия». Мы сами договаривались, как будем играть. Нам сказали только шайбу не терять на синих линиях, остальное все можно было.
А в те хорошие сезоны я играл с Максом Якуценей и Полом Щехурой. Они были постарше, Макс за главного, а я больше в подыгрыше. Макс хорошо в хоккее разбирался, я отдавал дань уважения и больше помогал, поэтому и по очкам было скромно.
Когда я играл в Высшей лиге за «Динамо» и набрал там нормально очков, мне давали творить. Мы совещались по большинству, я строил игру, даже несмотря на то, что играл на краю. И тогда я просто подумал, что могу в КХЛ делать то же самое и набирать столько же очков. Я своим друзьям и близким говорил об этом, они не дадут соврать. Тогда ко мне пришло осознание, что я могу набирать много очков и в этой лиге. Просто наконец-то совпало, что мне разрешили делать то, что я умею. Но я потратил много времени на то, чтобы к этому прийти.
— Тебе не обидно, что тот хоккей, в который ты хотел играть всю жизнь, пришел к тебе только в 31 год?
— Когда мне было 18, Айван Занатта говорил такую фразу: «Не бывает хорошего или плохого опыта. Опыт есть опыт». И вот всю свою карьеру, со всеми своими тренерами я набирал этот опыт. Без него я и не стал бы тем игроком, в которого превратился сейчас. Мне ни в коем случае не обидно, и я ни в коем случае ни о чем не жалею. Везде, где бы я ни был — я чему-то учился, и благодарен всем, с кем работал.
— Самые результативные сезоны до «Торпедо» у тебя были в «Тракторе» при Гатиятулине. Но ведь он практически антипод Ларионова, и его хоккей — практически антипод нынешнему торпедовскому. Что-то не сходится.
— Не сказал бы, что он зацикливался на обороне. Не было такого, что в атаке нам надо только бросать, все на пятак — в чужой зоне он разрешал творить.
У нас были хорошие отношения, мы могли долго спорить на хоккейные темы и находить решение проблем. В раздевалке был ковер в виде хоккейного поля. Как-то вечером мы с ним зацепились про раскаты, больше часа ходили по этому ковру и спорили, будет ли это работать.
И я сказал ему: «Ладно, мы завтра в своем звене будем делать этот раскат». Еще шла регулярка, он поставил меня в четвертое звено с Шаром (Александром Шаровым) и Кравцовым, плюс с нами был Исай (защитник Игорь Исаев). Я пацанам объяснил, мы начали делать этот раскат на игре, и у нас хорошо получилось. На следующий день был просмотр видео, и Анвар Рафаилович говорит: «Сейчас будем тренировать новый раскат, как „желтенькие“ делали».
Он мне правда многое позволял. Какие-то вещи, конечно, не принимал, какие-то удавалось продвинуть. Главное, выполнять его требования в обороне: у нас была своя система, и на тот момент она работала — нам удалось дойти до бронзовых медалей и победить суператакующий «Салават».
— После хоккея Ларионова ты поехал бы к тому же Гатиятулину, где при наличии свободы в атаке акцент все равно на оборону?
— Как говорится, от добра добра не ищут. Когда ты там, где тебе хорошо, не хочется это менять. Возможно ли такое? Конечно, возможно. Но лучше остаться с Игорем Николаевичем.
— Ты провел сезон в СКА, когда там еще была прорва звезд — чуть ли не полкоманды бывшие или будущие игроки НХЛ. Как ты вообще в состав пробился?
— Да я там особо не пробивался.
— Однако в 38 играх тебя как минимум заявляли.
— У меня был неплохой отрезок, когда мы играли во втором звене с Бывалой (Алексеем Бывальцевым) и Барабановым. Иногда выходил с Пашей Дацюком и Плотом (Сергеем Плотниковым). Было время, когда и очки получалось набирать, и давали играть. Там было много людей — тренеров, игроков. Рядом со мной в запасе оставались такие ребята, как Тихонов, Паша Дацюк иногда сидел.
Я тогда мало что понимал, мальчиком был, не повзрослел — решил обидеться на всех, что вот зачем меня купили, если не ставите. Но в итоге сделал только себе хуже. Надо было, несмотря ни на что, работать, сохранять позитив. Но не прожив такую ситуацию, я бы этого и не понял. Думаю, мне нужно было извлечь этот урок, без него у меня не было бы тех знаний, которые есть сейчас. Благодарен судьбе и за этот опыт, и за знакомство с Пашей Дацюком — это еще один хоккеист, который был для меня иконой в хоккее. Многое почерпнул у него.
— А тогда были другие варианты, кроме СКА?
— Нет, меня даже никто не спрашивал. Оставался год контракта в Челябинске, его просто выкупили, а меня поставили перед фактом.
— Гатиятулин тогда тоже в СКА оказался. Наверное, он и приложил руку к этому переходу?
— После того, как мы взяли бронзу, я поехал в сборную. Там как раз был тот же тренерский штаб, что и потом в СКА — Воробьев, Кудашов и Гатиятулин. Я провел в сборной больше месяца, меня отцепили за три дня до чемпионата мира. Тогда и подумал, что могут в Питер забрать.
— Как тебе игралось с Дацюком? «Вау, я в одной команде с таким игроком»?
— Поначалу это было что-то. Когда в сборную приехал, увидел, что в раздевалке рядом Дацюк будет сидеть, я смеялся: «Вот, снимите меня на этом месте». Потом мечтал, чтобы на льду меня с ним рядом сфоткали. Таких больших моментов в моей карьере не было, и ты их воспринимаешь как обычный парень из маленького города Костомукша. Фото с Дацюком на поле — это же вообще круто, как воплощение детской мечты. Потом, когда познакомились, потренировались — уже по-другому все ощущаешь.
— Чему научился у Дацюка?
— Рабочей этике, она у него на абсолютно другом уровне. После того сезона я начал намного больше тренироваться. Некоторые технические элементы, которые умеет делать Паша — им просто невозможно научиться. Как угодно старайся — никогда не сможешь. Наверное, это в крови. Конечно, какие-то вещи все равно подхватывал у него, что-то он объяснял.
Но главное — рабочая этика, я не видел, чтобы кто-то так много тренировался, как Дацюк. А ведь он к тому времени уже выиграл все, что можно. Тогда я и осознал, что нужно намного больше работать, чтобы чего-то добиться.
— Кроме Дацюка, кто-нибудь удивил?
— Прохоркин. У него какая-то железная несгибаемость. Он очень психологически устойчив. А так — у Гусева что-то подглядывал, спрашивал про какие-то технические элементы. Он большой мастер.
— Как получилось, что СКА в таком составе не смог выиграть Кубок Гагарина?
— Вот это вопрос. А как получилось, что у Овечкина, величайшего снайпера НХЛ, только один кубок? Для победы очень многое должно совпасть, помимо состава. На тот момент ЦСКА оказался организованнее, сильнее. Равная серия была, в седьмом матче они победили.
— В плей-офф ты почти не играл. Почему?
— Да, три игры всего — две с «Локомотивом» и одну с ЦСКА. Я был в Красноярске со «СКА-Невой», и мне туда позвонили, чтобы летел в Ярославль. Честно говоря, не думал, что сыграю в плей-офф за первую команду. Вышел, в первой игре передачку отдал — поставили еще на одну. Мы ее тоже выиграли, потом началась серия с ЦСКА. Проиграли первый матч, меня убрали из состава, и больше я за СКА не играл. А почему — это не ко мне вопрос.
— Потом же была смешная история, когда тебя звали в «Салават» и говорили, что будет удобно ездить домой в Челябинск. Хотя дом у тебя не в Челябинске.
— Да, мне сказали: «Вот, Челябинск против Уфы по детям всегда играли друг против друга, тебе семью не надо перевозить, все рядом». Я говорю: «Да у меня семья в Питере живет». Но у меня не было реакции типа «что за ужас, хоть бы подготовились». Посмеялся просто, ничего страшного, бывает.
Атакующий хоккей в «Торпедо» ставит не Ларионов, а его помощник Андрей Козырев
— Есть мнение, что Ларионов — это больше про харизму и идеологию «Торпедо», а тактикой занимается Козырев. Это правда?
— Так и есть. Козырев — наш стратег, он обучает этой системе. Видео, собрания, игра в меньшинстве и «5 на 5» — это все его. Тренировки — тоже, насколько я знаю. Игорь Николаевич отвечает за творчество, за самоотдачу, за процесс, за работу. Думаю, что система Андрея Леонидовича близка и ему.
— Ларионов говорил, что часто показывает видео с моментами из НХЛ. Что вы смотрели?
— В самом начале — «Барселону» времен Хави и Иньесты. Еще «Сан-Антонио» из НБА, когда они построили династию. Там была рабочая, ровненькая команда, которая играла в пас. Конечно, показывали, как играла тройка Крутов — Ларионов — Макаров.
Думаю, нам пытались показать, какого типа игру хотят видеть — быстрые передачи, открывания, и все в этом роде. Сейчас, во время сезона, уже в основном смотрим наши игры. Хотя иногда бывает, что в НХЛ хороший гол в большинстве кто-то забьет, Игорь Николаевич подойдет: «Видел, как забил? Давай попробуем на тренировке так сделать».
— Из-за травмы ты получил интересный опыт — встал на тренерскую скамейку. Чья была идея?
— Я пришел на арену, а пацаны раскатывались перед игрой. Мне грустно, на лед тоже хочется. Вышел, посмотрел раскатку на скамейке, потом пошел делать процедуры. Заходит Игорь Николаевич и так полушутя спрашивает: «На мостик пойдешь?». Я ему в ответ: «А пиджак дадите?». Очень красивый пиджак, в котором я был на скамейке — это Ларионова. Он еще до этого в нем приходил, я ему сказал: «Классный пиджак, я тоже такой хочу». Вот так все вроде бы в шутку, а потом он еще раз спрашивает: «Нет, реально, пойдешь на мостик?». Я говорю: «А почему нет? Пойду, конечно. Прикольно побыть ближе с командой на игре». Минут через 15 он перезвонил и сказал: «Мы все узнали, сегодня будешь на тренерском мостике. Подъезжай к игре». Но я хотел прочувствовать всю тренерскую рутину и пришел за 2,5 часа до игры. Но особой рутины у тренеров нет. Провели собрание за два часа до игры, дальше они своими делами занимаются, а игроки готовятся, разминаются, одеваются. В итоге я дальше сидел, процедуры делал у врачей и потом пошел одеваться на игру. Интересный опыт получился, хороший такой, знаменательный день.
— Какие обязанности у тебя были на лавке?
— Мы договорились, что на мне будет эмоциональный фон команды, надо было поддерживать ребят, чтобы кто-то не нервничал — Коля, например.
— Ты же хочешь стать тренером. Что извлек для себя на будущее из этого опыта?
— Честно говоря, трудно сказать — это все равно немного не по-настоящему было. На мне же никакой ответственности. Я просто думал и задавал себе вопросы: как бы я поступил в том или ином моменте, если бы был главным тренером? Допустим, «Спартак» третий гол забил, еще семь минут играть — что бы я сделал? Но оттуда очень интересно за игрой смотреть. Нервишки там шалят, тяжело очень. Ты нервничаешь, устаешь, но и не выплескиваешь свою энергию. А так — сменку отыграл, столкнулся с кем-то, пришел, подышал и вроде успокоился. А на скамейке все это внутри держишь, у меня после игры аж голова разболелась. Так что это дело нелегкое.
— Во время перерывов ты тоже заходил в тренерскую?
— Я не стал нарушать субординацию и лезть туда. Считаю, это было бы не совсем правильно. У двери терся, шуточки шутил. В раздевалку тоже не особо стремился. Если было что сказать — говорил. А так, отвлекать пацанов не хотелось, поэтому я больше по коридорам слонялся.
— Ларионов спрашивал твое мнение по каким-то моментам?
— Во время игры два раза спрашивал. В принципе, это бывает, даже когда я играю. Иногда может и в тренерскую вызвать — меня одного или целую тройку.
— Ты хочешь стать тренером, чтобы изменить хоккей в КХЛ и сделать его более атакующим?
— Да, наверное. Получалось так, что у меня почти всегда иное мнение, чем у тренеров, под руководством которых я работал. Но ты не можешь навязать свою точку зрения тренеру — должен выполнять то, что он тебе говорит. Поэтому и хотелось бы в будущем самому сделать те вещи, которых не было у меня. Когда меня ставили в тройку с молодыми партнерами, с тем же Виталиком Кравцовым, мне нравилось подсказывать, обучать чему-то. Интересно было, я понял, что мне нравится быть тренером.
— Обычно в клубах КХЛ стараются минимизировать контакты травмированных игроков со здоровыми, но в Нижнем все наоборот. Почему?
— То, что происходит в этом году в «Торпедо», рвет все шаблоны. Игорь Николаевич считает, что нужно получать удовольствие от процесса — это и шутки, и смех на скамейке. Раньше все это расценивалось, как некое разгильдяйство — такого не должно быть, мы здесь работаем, пашем. А у нас подход вообще другой. Игорь Николаевич во время игры может подойти и пошутить, как-то разрядить ситуацию. И это не расценивается как недостаток концентрации. Мы кайфуем от всего, мне это очень близко, потому что я сам человек позитивный. Мне очень часто не хватало таких эмоций и какой-то расслабленности — мы занимаемся любимым делом, не надо так сильно напрягаться. Хочется, чтобы не было подмены понятий: если улыбаешься, ты разгильдяй, ты не сконцентрирован. Можно же улыбаться и выполнять свою работу. Наверное, сейчас такие времена наступают. Думаю, что к этому придут все.
Меня и на скамейку позвали, чтобы этот фон соблюдать. Ребята нервничают, мои партнеры Коля и Гоча после одной из смен тоже начали нервничать, Игорь Николаевич на меня посмотрел, кивнул — и я подошел, приобнял ребят, шуточку сказал, Коля засмеялся, и пацаны дальше пошли играть.
Я надеюсь, что люди это увидят — команда хорошо играет, нравится болельщикам. Мы показываем, что можно и так добиться результата. Может быть, что-то изменится — будет здорово. Главное, чтобы люди ходили на хоккей. Хотелось бы, чтобы таких команд было больше в лиге. Игорь Гришин пришел в «Спартак» — про него ребята говорят, что он такой же, позитивный. Может, благодаря этому и лига будет развиваться, и игроки, и сам хоккей.
Конюшков — не по годам зрелый, из-за Ларионова II Кручинина выгнали из «Куньлуня»
— Одна из нетипичных историй в «Торпедо» — карьера Богдана Конюшкова. Парень в прошлом году играл в ВХЛ и даже НМХЛ (что-то вроде второй молодежной лиги), а сейчас в основе клуба КХЛ, и им уже интересуется скауты из НХЛ.
— Как по мне, это потрясающая история — такая же, как у меня. Я чуть ли не заканчивал с хоккеем, начинал на просмотровом контракте, а сейчас выбиваюсь в топ бомбардиров, попал на Матч звезд, встал на скамейку. Это что-то новое, что-то необычное. То, что дает надежду другим молодым игрокам, что у них тоже может быть такая история. Главное, что Богдан показывает качественный хоккей. Он очень зрелый парень, несмотря на возраст. Хорошо воспитан, дружит с головой. Очень здраво рассуждает, как будто уже жизнь прожил.
— Когда только подписывали Ларионова-младшего на пробный контракт, это было воспринято однозначно — отец тянет сына в команду. Но на льду мы увидели классного и очень умного игрока, которого никто не смог раньше раскрыть. После какой тренировки ты понял, что он в порядке?
— Я его еще в «Куньлуне» немного застал. Меня, кстати, из-за него отчислили. Он пришел в команду, и меня убрали. Дело было так: я уже чувствовал, что меня, скорее всего, расторгнут, пришел на тренировку, и оказалось, что Игорь заболел ангиной. Пока он лечился, мне дали сыграть еще один матч. Потом прихожу в раздевалку: «Ты как, выздоровел? — Да-да, выздоровел». И мне сразу: «Зайди в тренерскую». Мы уже над этой темой посмеялись.
Что мне бросилось в глаза — он не делает лишних движений на льду. Потратит именно столько касаний, сколько надо, чтобы обработать шайбу. Переберет ее ровно столько, сколько надо, чтобы подготовить быструю передачу. Вот такие маленькие детали — не побоюсь сказать, что много кто их не замечает, а мне это сразу бросилось в глаза. Ну и когда начали делать упражнения, стало понятно, что у него на генном уровне с головой все в порядке. А уж когда пошли очки — это стало видно всем.
Еще один пример, который дает надежду тем, у кого что-то не получается в карьере. Надо работать, надо верить, что все возможно. Это классная история, я люблю такие. Про такие истории фильмы снимают.
— Когда ты понял, что у вас с Коваленко и Гончаруком есть какая-то «химия»?
— Наверное, когда игры начались. На тренировках не совсем было понятно, что мы вообще делаем. А начали играть, забивать — поняли, что хорошо понимаем и дополняем друг друга. Допустим, Гоча у нас супербыстрый, с броском, хорошо завершает, находит эти позиции. Я отвечаю за передачи и все остальное. У меня нет такого здоровья, как у Коли — он у нас мини-танк, за всю борьбу отвечает. Где-то по борту пролезет, где-то шайбу заберет. Мы и в жизни нормально общаемся, подкалываем друг друга. У нас вообще такая атмосфера, что нет каких-то кучек — плюс-минус ровненько все друг с другом. Команда молодая, по возрасту и интересам общаемся все.
— Ты и сам себя теперь моложе чувствуешь?
— Жена надо мной раньше постоянно смеялась, что я в любой команде сразу беру пару молодых под крыло. А здесь вот целая команда.
— Какой самый яркий хайлайт в сезоне выделишь из вашего взаимодействия в тройке?
— Таких моментов много было, у нас каждый гол — шедевр. Если серьезно, наверное, когда Ярославль обыграли в овертайме, два похожих гола забили (раз и два). Там была такая история: мы проигрываем 1:2, снимаем вратаря. Нам рисуют, что будем делать. Я спрашиваю у Михаила Саныча: «Кто вот здесь играет?». Он отвечает: «Макси Федотов». Я ему: «Сюда леворукий нужен». Он уточняет: «Кто?». Коля говорит: «Сизый с броском, давайте Сизова». Мы Антохе говорим: «Пошли с нами». Сказали, что будем делать, вышли на лед, я ему отдаю пас, и он просто промахивается мимо шайбы. Полунин убегает «в ноль» — и не забивает в пустые ворота. А мы с Колей в тот момент уже подумали: «Е-мое, вот это взяли его на свою беду». Но они не забили, а мы в следующем розыгрыше сравниваем счет. Долго смеялись: Сизого взяли, а он просто мимо шайбы шлепнул. С Ярославлем тяжело играть, плюс мы сравняли, когда сняли вратаря, и в овертайме выиграли. Очень яркая, классная, командная победа.
— Могут ли игроки нынешнего «Торпедо» быть успешными за пределами «Торпедо» и системы Ларионова?
— Думаю, что могут, но, как говорится, не проверишь — не узнаешь. По сути, когда человек уходит в другую команду — набор навыков остается с ним. Дальше вопрос, как этого игрока с его набором навыков будут использовать.
— Но и «Торпедо» же не для всех. Пайгин, например, у Ларионова не заиграл. Какими качествами и навыками надо обладать, чтобы быть успешным в «Торпедо» и у Ларионова?
— У нас хоккей энергозатратный — надо много кататься. Не передерживать шайбу, постоянно искать передачу. Открываться под пас и отдавать. Кто это старается выполнять — тому дают играть.
— К тебе кто-то обращался, чтобы помог попасть в «Торпедо»?
— Ну, пару человек спрашивали. Когда я рассказываю, как у нас все обстоит, многие ребята хотят попасть в такую обстановку. Имена не буду называть, но некоторые в полушутку говорили: «Переговори, чтобы меня тоже взяли». Думаю, сейчас, когда столько говорят о «Торпедо», много парней хотели бы оказаться здесь.
Родился в Карелии, первым тренером был отец, провел целый год в Финляндии
— Интересно поговорить о твоем детстве — ты родился в небольшом карельском городе Костомукше. Я так понимаю, природа там фантастическая?
— Да, просто кайфовая. Детство у меня было потрясающее. Это маленький городок, в котором было все, чтобы ребенок был счастлив, мог гулять во дворе, заниматься спортом. Мой папа — тренер, и я занимался всем: ходил на баскетбол, на дзюдо, зимой на лыжах катался, в хоккей играл, летом — в футбол. Мы постоянно участвовали в каких-то турнирах. Рядом же граница с Финляндией, и мы ездили даже на какие-то футбольные сборы.
Сейчас вот как дети растут, допустим, в Питере — в большом городе. Одного уже не выпустишь на улицу — страшно, он не доедет до тренировки. У меня же было так: я брал коньки, шел на площадку, и без телефонов родители знали, где я и что я. Мы пропадали на улице, и это плюс маленького городка, где все друг друга знают. Мое детство было в холодной зиме, где много снега, елки, березки, озера — природа красивая. В баньку ездили всей семьей. Обалденное детство — я бы хотел своему сыну пожелать такого.
Никто не будет отрицать, что у нашего поколения детство было круче, чем у нынешнего. Не было гаджетов, зато намного больше других хороших вещей, которые, наверное, мы бы хотели дать своим детям. Плюс-минус мы так и пытаемся со своим сыном, но что-то сейчас просто невозможно в большом городе. Не везти же его в Костомукшу, чтобы он по дворам гулял. Когда в Крым ездим летом, мы там в поселке живем, и дети спокойно по улице гуляют одни. Добирают то, что у нас было в детстве каждый день.
— Когда в Костомукшу ездил в последний раз?
— Уже давно не был. Я же семью перевез в Питер, мы там продали все. Последний раз, наверное, лет 7-8 назад. Знаю, что там построили крытый каток. Не ледовый дворец, а просто такой каток с крышей. Теперь не надо чистить снег скребком, как раньше. У мамы там подруга живет, она иногда ездит к ней в гости. Какие-то новости все равно смотрим, как город развивается. Думаю, что как-нибудь соберусь и съезжу с сыном туда, где я рос.
— Твой отец — хоккейный тренер?
— Да, он ставил меня на коньки, базу дал, научил всему. Он мой первый тренер.
— Он сейчас работает?
— Да, тренирует детишек в «Серебряных львах» в Санкт-Петербурге.
— Ты провел сезон в Финляндии в 15 лет. Как это было? Ты же наверняка туда поехал как минимум без знания языка.
— Я там был без родителей, они меня только навещали. Язык учил по ходу, и через пару месяцев уже нормально разговаривал на финском. Окончил 8-й класс в Финляндии (всего у них 9 классов). В Санкт-Петербурге я сдал экзамены после 9-го класса и поехал туда, а в Финляндии это по возрасту был 8-й класс. У меня даже аттестат есть — я окончил на финском языке программу 8-го класса финской школы.
— Финская школа — какая она? Тоже спортсменам поблажки делают?
— Мне делали — знали, что занимаюсь хоккеем. Но меня в этом случае заставляли писать сочинения на финском языке о том, как прошли мои игры. В основном, играли одним днем, всего пару раз уезжали на два дня, и я пропускал школу. А так, школа — утром, тренировки — вечером.
У них отдельно начальная школа с 1-го по 4-й класс, и отдельно — с 5-го по 9-й, ученики не пересекаются между собой. Первые два месяца я был с маленькими ребятами, как в фильмах, где на задних партах сидят здоровяки, которые на второй год оставались. Вот и я так же первые месяц-полтора изучал язык, а потом меня уже перевели к сверстникам.
К школьной программе можно выбрать два дополнительных предмета — у меня это был продвинутый финский и продвинутый английский, и вот там я языки учил. То есть, помимо общей программы, по вторникам и четвергам был дополнительный шестой урок, и можно выбрать, какой именно.
— Где ты там жил?
— В семье наших друзей в Рованиеми. Был такой хоккеист Виктор Логинов — играл в «Спартаке», «Крыльях Советов», за вторую сборную СССР. Он жил с финкой, ее зовут Улла. У нее было двое детей — Том и Ли, 6 и 9 лет, по-моему. Виктор, к сожалению, уже умер, похоронен в Хельсинки. Я ходил на его могилку, когда играли с «Йокеритом».
Плюс там же в Рованиеми жил Константин Астраханцев — чемпион мира-1993, воспитанник глазовского «Прогресса», играл за «Трактор». Он считается легендой клуба, в Челябинске на арене его портрет висит. На выходные я иногда к нему ездил.
— Как получилось, что ты оказался в Финляндии?
— Еще из Костомукши, до того, как я уехал в Санкт-Петербург в интернат, папа меня возил в Финляндию. Там в городе Суомуссалми в спортивном магазине работал Логинов. Мы заехали в этот магазин, и познакомились с ним. А он, оказывается играл в хоккей и был тренером взрослой команды в этом городе. Мы как-то разговорились, и он сказал: «Приезжайте тренироваться». Помог, договорился, чтобы я играл за финскую детскую команду, и где-то с 7 до 10 лет папа меня регулярно возил в Финляндию на игры.
Потом Логинов переехал в Рованиеми и как-то договорился, чтобы я там летом потренировался. Прошел сборы, сыграл пару игр и поехал обратно в Питер. А они в том году выиграли какой-то дивизион и на следующий год играли за выход в лигу повыше. В Питере же тогда в интернате началась дележка школ. «Спартак» переименовали в «Олимпийские надежды», были непонятки с командой — останется она вообще или нет. И как раз поступило предложение из Финляндии. Мы с родителями подумали, что уровень хороший. Я сразу начал учить финский, а летом поехал тренироваться и провел там год.
— Насколько финны повлияли на твой менталитет и хоккейное образование?
— У них как раз вот такой подход — получать удовольствие от хоккея, мне это близко по духу. Там даже тренировки сильно отличались. У нас с самого детства воспитывают так, что надо серьезно относиться к делу. А там как-то проще было: мы приходили, нам шайбочку кидали, дети все играются, тренер не кричит. Так что, думаю, этот год не прошел бесследно.
Дмитрий Шевченко, Sports.RU
